Самосожжение из-за увольнения и граффити в МГУ: как протестовали при Хрущеве и Брежневе

Канун 1957 года. Людмила Гурченко в диоровском платье съезжает с горки прямо в грандиозный зал Дома культуры, в котором через несколько часов соберутся заводчане и их семьи, чтобы встретить Новый год. Сегодня фильм «Карнавальная ночь» вспоминают как примету ранней оттепели с его игривой критикой официоза, сосредоточенного в комической фигуре товарища Огурцова. И хотя Эльдар Рязанов создает будто бы правдоподобный образ рабочего клуба, где нет места дисциплине и нормам, всегда интересно заглянуть за сценические декорации.

Вообразим зал подобного Дома культуры в селе Выжелес в Рязанской области. В январе 1958 года здесь арестовывают колхозника В. Кулакова — во время просмотра фильма в клубе он со сцены заявил, что «в кино показывают ложь» и «никогда мы так не жили и не будем жить». Что это: любопытный, хотя и трагический эксцесс или обыкновенная история из «оттепельной» повседневности?

Никто никогда не протестовал?

В 1999 году международный фонд «Демократия»* совместно с Государственным архивом Российской Федерации (ГАРФ) выпустил почти тысячестраничный сборник с перечислением производств по уголовным делам, которые завели с 1953 по 1991 годы за «антисоветскую агитацию и пропаганду»**. Информация по каждому из них сведена к минимуму: имя, год рождения, место жительства и профессия подсудимого. Часто опущена и сама суть «антисоветского» действия. В длинном списке подсудимых встречаются знакомые фамилии, например, правозащитницы Валерии Новодворской или диссидента Кронида Любарского, но большинство из них совершенно неизвестны.

Если вчитаться в этот однообразный перечень, можно заметить, что недовольство коммунистическим строем выражали не только представители вечно бунтующей интеллигенции: среди обвиняемых были колхозники и рабочие, люди без образования или закончившие лишь несколько классов. Например, зимой 1957 года почтальон Г. Габихт в самом центре площади Дзержинского (в 1990 году площади вернули старое название — Лубянская) в Москве написал на снегу «Долой Советы» и «Долой Хрущева».

Международные политические события также вызывали недовольство у советских граждан. В 1969 и 1970 годах несколько человек были арестованы за выражение несогласия с вводом советских войск в Чехословакию. Слесарь А. Аваков из Комсомольска-на-Амуре отправлял письма Брежневу, Никсону, в горком КПСС и различные газеты, осуждая военное вмешательство СССР во внутренние дела другой страны. Даже на бюллетене во время выборов в местные советы он написал: «Никакой поддержки коммунистическому режиму». Техник-демонстратор Политехнического музея в Москве В. Попов назвал ввод войск в Чехословакию оккупацией, а на В. Луканова из Рошаля завели дело за то, что он вывесил в окне своей квартиры плакат с «клеветническим призывом», что бы это ни значило.

При этом, как видно из сборника, протестные действия могли быть вызваны самыми разными причинами, не только политическими. Зачастую их провоцировали бытовые неудобства и чувство социальной несправедливости. Так, в 1967 году доведенный до отчаяния врач скорой помощи из Махачкалы Р. Рамазанов попытался совершить самосожжение на Красной площади. Следствие выяснило, что Рамазанов был несправедливо уволен, неоднократно жаловался, но не получал ответа. Он пытался обратиться в посольство США, но затем решил покончить с собой. А. Инишов, моторист из Оренбургской области, публично жаловался, что хлеб вывозят за границу, а у народа его нет, рассказывал политические анекдоты*, а в октябре 1963 года вывесил листовку в конторе совхоза. После этого его арестовали.

Таким образом, даже чтение этих лаконичных выписок из материалов следствия помогает узнать нечто новое о жизненном мире советских граждан, не входивших в круги московских и ленинградских диссидентов. Эти и другие случаи протеста разрушают устоявшееся представление о молчаливом и покорном советском обществе, занятом лишь бытовыми заботами и не интересующемся «большой политикой». Наконец, мы почти как археологи можем реконструировать, где и когда выражали недовольство советские граждане и как пространством протеста становились, казалось бы, самые что ни на есть советские места — дворцы культуры и заводские столовые, парки и скверы.

Нестандартный протест в стандартной инфраструктуре

Сегодня сложно сказать, кто снискал большую славу: Хрущев или его детище из заводских панелей — хрущевка. Вероятно, второе. Заимствованная из французского опыта технология панельного домостроительства нашла новую жизнь в кварталах типовых пятиэтажек, образующих микрорайон — новую ключевую единицу советского города. Микрорайоны задумывались как подчеркнуто рациональная форма организации жизни: по первым градостроительным стандартам размер дворца культуры зависел от количества населения, а поликлиника и детский сад  планировались в считанных минутах ходьбы от любого жилого дома. Это способствовало росту количества общественных пространств в советских городах. 

Конечно, новая инфраструктура улучшала условия жизни, но культура и досуг в них оставались унифицированными — в отчетах профсоюзов мы видим все те же лекции на «общественно значимые темы», которые еще в 1957 году высмеивались в «Карнавальной ночи». 

За унификацией городской среды последовало усиление контроля за гражданами: вводится обязательный паспортный режим, расширяются полномочия милиции, а КГБ развивает вербовку агентов. Государство также поощряло другие формы общественного «народного контроля», который включал в себя и надзор в коллективах, и, например, народные дружины.

Несмотря на усилия властей по стандартизации жизни, советские граждане находили способы публично выражать свое недовольство. В 1961 году студентки из Красноярска расклеили антисоветские листовки на дверях сразу нескольких административных зданий КПСС, аэровокзала и магазина «Рыба-Мясо», а в тысячах километрах от них студенты из Грузии оставляли листовки в кинотеатрах Тбилиси, Поти, Цхакая и Сухуми. В 1967 году Ю. Швевко в Каргатском районе Новосибирской области написал мелом на дверях клуба и школы «Долой Советскую власть!», а в 1983 году студент из Москвы Ю. Петровский был осужден за 21 антисоветскую надпись на стенах главного корпуса МГУ, домах, заборах, постаменте памятника Ленину, гаражах и здании завода. Петровский писал: «Товарищи, не отдавайте свои голоса за такую лживую советскую власть! Смерть коммунистам! Свободу политическим заключенным в СССР!». 

Нередко протест близ административных зданий приобретал форму настоящих диверсий. А. Поцхверашвили устроил взрыв напротив здания Абхазского обкома Компартии Грузии в Сухуми, а Н. Алиев в 1980 году собирался поджечь районный отдел социального обеспечения в Агдаме (Азербайджанская ССР).

Ленин с подбитым носом

Центральные парки культуры и отдыха должны были взращивать нового советского человека, но и они нередко превращались в подмостки, на которых разворачивался антисоветский протест. В августе 1956 года Е. Слкуни перочинным ножом порезал два портрета Хрущева в курортном парке Кисловодска. В 1962 году В. Струнников был задержан после того, как в городском парке Мурома призвал защитить организаторов местных беспорядков. Протестные акции в парках чаще других удавалось провернуть анонимно: в октябре 1961 года в парке культуры Зестафони (Грузинская ССР) неизвестные взорвали памятник Ленину, а в парке имени Ивана Франко во Львове (Украинская ССР) в ноябре 1967 обнаружились 15 антикоммунистических листовок. Дела были прекращены из-за того, что виновные так и не были найдены.

Порча памятников и других символов советской власти была более прямолинейной и одной из самых ярких форм протеста. По-видимому, особой популярностью такой способ пользовался в национальных республиках: жители Украины, Эстонии, Литвы, Латвии, Грузии срывали флаги со зданий клубов и библиотек, резали портреты партийных лидеров и печатали листовки с призывами к вооруженной борьбе против советской власти. В 1968 году И. Сувак в парке во Флореште (Молдавская ССР) забрался на памятник Ленину и металлическим предметом разбил ему голову и руки. Годом ранее К. Бишофс из Цнори (Грузинская ССР) отбил голову памятнику Ленина в городском парке. В 1970 году в поселке Немиров (Украинская ССР) местному Ленину разбили нос и подбородок. Хаотичный и стихийный, национальный антисоветский протест отличался радикальностью, а иногда и артистичностью. Так, в 1969 году рабочий рижской типографии А. Цилинский покрасил статуе неизвестного солдата руки и ноги красной краской. 

В конечном счете, усилия советского руководства по стандартизации повседневности оказались неэффективными перед лицом перемен. Так, например, с 1970-х годов именно дворцы культуры стали центром притяжения для рок-музыкантов и андеграундных художников, что подрывало первоначальную, воспитательную функцию подобных зданий. Таким образом, их стены были свидетелями (а иногда и холстом), казалось бы, взаимоисключающих высказываний. Эта типовая, банальная инфраструктура одновременно сохраняла воспитательную функцию и идеологизированные представления о коммунистическом досуге, но при первой возможности наполнилась позднесоветской контркультурой. Как оказывается, те же дворцы культуры одинаково правдиво описаны и в «Карнавальной ночи», открывающей статью, и в делах об арестах граждан на клубных вечерах, и в воспоминаниях о посещении андеграундных выставок.

Антисоветские протесты из перспективы 2024 года

Памяти об антисоветском протесте хрущевского и брежневского времени только предстоит оформиться в исследовательскую традицию. Считанные статьи посвящены теме сопротивления «простых» граждан. Сегодня мы по-прежнему больше знаем о выступлениях диссидентов и массовых беспорядках, например, в Новочеркасске в 1962 году или во Фрунзе (сегодня — Бишкек) в 1967 году, чем об индивидуальных протестных акциях. Новые исследования мотивации и биографий «обычных» граждан СССР помогут нам по-другому оценить советскую повседневность. 

Однако начать это обсуждение с каждым годом становится все сложнее. В 2018 году в России перестал работать международный фонд «Демократия», благодаря которому историки получили доступ ко многим уникальным документам советской эпохи, которые ранее были засекречены, в том числе — к тем, которые легли в основу этой статьи. Закон об иностранных агентах 2012 года усложнил работу фонда, пришлось отказаться от зарубежного софинанисрования и участия в международным проектах, а внутри России стабильной грантовой поддержки найти не удалось, так что через шесть лет фонд закрылся.

Исследования советских репрессий прошли полный жизненный цикл, который оказался трагически коротким: от первых разговоров во время Перестройки, открытия архивов, работы комиссии по реабилитации жертв политических репрессий и бума научных публикаций в 1990-х и 2000-х о терроре и диссидентах — до ликвидации «Мемориала»* и Московской Хельсинкской Группы**. Пока не системно, но историки то и дело получают в архивах отказы в выдаче документов на «политические» темы советской истории. Манипуляция исторической памятью о советских репрессиях продолжается.

Что еще почитать?

58¹⁰. Надзорные производства прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953–1991. Аннотированный каталог. Под редакцией В.А. Козлова и С.В. Мироненко. Составитель О.В. Эдельман при участии Э.Ю. Завадской и О.В. Лавинской. Международный Фонд «Демократия», 1999.

Владимир Козлов. Крамола: инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953–1982 годы. Отечественная история. 2003. № 4. 

Владимир Козлов. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953–начало 1980-х гг). РОССПЭН, 2009.

Юрий Аксютин. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг. РОССПЭН, 2004.

Виктор Воронков. Проект «шестидесятников»: движение протеста в СССР // Отцы и дети. Поколенческий анализ современной России. НЛО, 2005.

Символическое сопротивление. Т. 1. Городские тексты и практики. Изд. дом «Дело», 2016.